И даже небо было нашим - Паоло Джордано
Но, по-видимому, полиция не торопилась. Друг Немца появился только через несколько часов. За это время у нас кончились запасы еды и питья, но никто не решился на еще одну вылазку. Друг Немца привез нас прямо в гараж. Он не назвался, не сказал ни единого слова, было ясно, что он не желает иметь ничего общего ни с этой историей, ни со всеми нами. Не знаю, почему он не отказался от этого поручения, наверное, он как-то зависел от отца Берна. Потом мы видели его снова, иногда он ходил за покупками для нас, но и в дальнейшем держался все так же настороженно. Мы ехали с ним пять часов, в основном ночью, в угрюмом молчании. Данко и я сидели сзади, Берн – впереди.
Немец навестил нас неделю спустя. Я узнала бы его, даже если бы он не представился: когда они с Берном стояли друг против друга, их сходство поражало: если бы не разница в цвете волос и глаз – у Немца волосы преимущественно седые, а глаза светлые, – могло бы показаться, что Берн стоит перед зеркалом. Затем Немец раскрыл объятия – и Берн кинулся к нему и замер, словно притянутый магнитом, весь отдался радости встречи. Не знаю почему, но эта сцена меня растрогала, мы тогда еще не успели прийти в себя, за всю неделю ни разу не вышли на улицу, не имели доступа к новостям, были словно в подвешенном состоянии, видели только человека, который приносил нам еду и не произносил при этом ни слова, – и тут вдруг появляется отец Берна, вот Берн и дает волю эмоциям, словно маленький мальчик.
Немец пожал руку мне и Данко. Мы были в смятении, напуганы, подавлены, а он – такой бодрый, жизнерадостный. Он спросил, не скучно ли нам здесь. Но нам было не до скуки. Затем спросил, воспользовались ли мы компьютером, но нам это даже не приходило в голову. Тогда он сел за письменный стол и сказал нам, что мы можем входить в интернет совершенно безбоязненно. У меня брандмауэр, как в Пентагоне, сказал он, и IP-адрес, который невозможно вычислить. Он не стал объяснять, что причина всех этих предосторожностей – его нелегальный бизнес, торговля произведениями искусства, а большая часть таких сделок совершается по интернету; мы сами это поняли, по крайней мере я, Данко, наверное, тоже, а вот Берн остался в полном неведении, поскольку ничего не смыслил ни в компьютерах, ни в сетях. Немец сел за компьютер, я встала у него за спиной, за мной Берн, и последним – Данко: он все еще сторонился незнакомых людей, но ему было интересно. Ведь после дней, проведенных в ожидании и тревоге, это было наше первое развлечение.
К тому времени мне уже приходилось слышать о луковой маршрутизации. В университете мы использовали ее, собравшись в группы, в основном для покупки гашиша по интернету, либо просто из любопытства: в те годы репутация хакера была гарантией популярности. Помню, мы собирались в кабинете информатики, и один из нас стоял спиной к монитору, смотрел, не идет ли мимо кто-то из техников или преподавателей. А Немец пользовался даркнетом, словно это было в порядке вещей, словно никакой другой сети и не было. Он спросил, знаю ли я, что такое Линукс, я ответила, что пользуюсь этой системой уже не один год.
– Думаю, вам, ребята, надо что-то менять, иначе вы тут застрянете на всю жизнь, сказал он. – В последнее время о вас много говорят. И, поскольку ваши приметы изменить нельзя, придется придумать каждому из вас новую личность. Садись на мое место.
Я села за компьютер. Все оказалось достаточно просто. Надо было сделать наши фотографии крупным планом, загрузить их, и через несколько недель у нас будут новые паспорта. Мы могли выбрать любую национальность, но, поскольку мы не владели достаточно свободно ни одним иностранным языком, Немец посоветовал нам остаться итальянцами. Он принес с собой маленький цифровой фотоаппарат. На счету у него были кое-какие накопления в биткойнах, которые мы могли расходовать. Документы, сказал он, придут на его обычный почтовый ящик. Это было вполне надежно, уверил он. Он излучал непостижимое спокойствие, говорил веселым тоном, да, как бы абсурдно это ни казалось, эта ситуация, похоже, веселила его.
Он еще какое-то время беседовал с нами. Рассказал о системе, по которой скульптуры из гаража проходят экспертизу, а потом поступают в продажу: это была сложная схема, которой он явно гордился. Он обещал скоро вернуться, а перед уходом взлохматил волосы Берну – образцовое поведение отца в отношении сына-подростка.
Берн предложил нам взять одну и ту же фамилию, как будто мы братья и сестра. Мы долго спорили по этому поводу, мне такое решение казалось рискованным. Потом мы начали обсуждать, в какую страну направимся, когда получим новые документы, и сошлись только в одном: это будет не европейская страна. Берн и я предлагали разные варианты, заглядывали в интернет, Берн изучал разные города по картам GoogleEarth, и каждый вечер нам казалось, что мы нашли идеальное место, а на следующий день нас одолевали сомнения, и дискуссия начиналась снова. Куба, Эквадор, Лаос, Сингапур. А вот Данко неизменно отказывался участвовать в этих разговорах. Он снова и снова повторял: затея с поддельными паспортами ни к чему хорошему не приведет. Откуда нам знать, кто за этим стоит? К каким криминальным структурам мы обращаемся за помощью? Он с отчаянным упорством отстаивал свои высокие моральные принципы, за которые я когда-то его полюбила. Он не отдавал себе отчета в том, что для нас с Берном было очевидным: мы трое давно уже переступили черту. И отсюда, с другой стороны, мораль, которую защищал Данко, казалась нам ублюдочной и мелкой.
Джулиана обернулась и протянула руку к заднему сиденью, где лежала ее сумка, порылась в ней и, не найдя того, что искала, взяла ее целиком и положила себе на колени.
– Посмотри, – сказала она, протягивая мне паспорт.
Страницы паспорта были совершенно чистые, без
